…и стало все равно, кем они были раньше: Альянс, Телема, Содружество, навты, островитяне — границы стерлись, былые разногласия забылись. Остались лишь люди, восставшие против богов.
Люди, слишком упрямые, чтобы сдаться.
Солнце пробивается сквозь листву, окрашивает лицо отца Петруса в болезненно-зеленый цвет. Его губы едва шевелятся — он потратил слишком много сил, сдерживая полчища оскверненных зверей. Альфра привыкла смотреть правде в глаза: вряд ли он сможет подняться на ноги.
Она чувствует — не жалость, нет, — но бесконечное уважение к этому человеку, бывшему врагу, ставшему рядом с ней в безнадежной битве.
— Я не верю в вашего бога, — говорит Альфра, прижимая пальцы к его запястью — сердце старого священника бьется медленно, но пока еще ровно. — Но за вас я бы помолилась.
Отец Петрус накрывает ее руку своей, слабо сжимает пальцы.
— Боюсь, дитя, молитвы нас уже не спасут.
Альфра горько улыбается. Она знает: долго им не продержаться. Стены лагеря пока стоят, но тех, кто способен сражаться становится все меньше и меньше. День, может два — и все будет кончено.
— Но вы, все же, попробуйте, отец Петрус.
— Я постараюсь.
Было бы милосердием облегчить его страдания — дать снотворное или подарить быструю смерть. Альфра уже тянется за флаконом, но встречает взгляд священника, и ее рука замирает. И вера, и наука оказались бессильны перед богами, но будь они оба прокляты, если позволят себе отступить.
Альфру окликают по имени. Она поднимается на ноги, подхватывает ружье, но прежде, чем вернуться к стене, в последний раз оглядывается на серую громаду вулкана — и смеется в лицо богам.